La Defensa Lingüística del Corán
Introducción
El texto presentado es un fragmento de una obra del eminente erudito islámico Taqī al-Dīn Aḥmad Ibn Taymiyyah. Este pasaje es un excelente ejemplo de su metodología, aplicada aquí a una de las discusiones más técnicas dentro de las ciencias coránicas (ʿulūm al-Qur'ān).
El núcleo del texto es una refutación basada en la filología contra quienes señalaban supuestas irregularidades gramaticales en el Corán. Ibn Taymiyyah aborda construcciones duales específicas que, desde una aplicación rígida de la gramática árabe estandarizada posterior (iʿrāb), podrían parecer "errores". Su objetivo no es solo lingüístico, sino teológico y apologético: defender la perfección, inimitabilidad (iʿjāz) e integridad del texto revelado.
La explicación de los casos gramaticales abordados por Ibn Taymiyyah se centra en una defensa profunda de la integridad lingüística del Corán frente a lo que podrían considerarse objeciones superficiales. El autor se adentra en tres ejemplos concretos donde la revelación emplea formas duales que, desde una perspectiva de la gramática árabe estandarizada con posterioridad, presentan aparentes irregularidades. Sin embargo, lejos de ver en ellas defectos, Ibn Taymiyyah las erige como pruebas de la elocuencia suprema y la naturaleza única del texto sagrado.
El primer caso analiza la forma "al-ladhayni" que aparece en la sura Fussilat. La objeción gramatical radica en que el pronombre relativo dual "al-ladhāni" es considerado por los gramáticos como una palabra invariable, que debe mantener su forma con alif en todos los casos sintácticos. No obstante, en el versículo, funciona como objeto directo, y el Corán lo presenta con la terminación "-ayni", propia del acusativo. Para quienes se atienen estrictamente a la analogía, esto constituye una desviación. Ibn Taymiyyah, sin embargo, desmonta esta objeción arguyendo que no se trata de un error, sino de una variante lingüística legítima y atestiguada, una "lengua" dentro de las lenguas del árabe en que fue revelado el Corán. Sostiene que esta flexibilidad demuestra la vitalidad de la lengua y la capacidad del texto revelado para servirse de sus recursos con mayor libertad y precisión que la gramática normativa posterior, mostrando así cómo el pronombre se declina para armonizar plenamente con su función sintáctica inmediata.
El segundo ejemplo, tomado de la sura Al-Qaṣaṣ, gira en torno al demostrativo femenino dual "hātayni". La norma gramatical establecía que "hātāni" era una palabra invariante, que debía conservar su alif final sin importar su caso. No obstante, en el versículo, acompaña a "ibnatayya" (mis dos hijas), que se encuentra en estado genitivo. El Corán, en lugar de mantener la forma fija, la declina como "hātayni", estableciendo una concordancia de caso perfecta. Frente a quienes podrían señalar aquí una incongruencia, Ibn Taymiyyah argumenta que esta no es una falla, sino una muestra de elocuencia superior. Esta concordancia morfológica entre el sustantivo y su aposición no es superflua; por el contrario, crea una fluidez textual y una precisión estilística que refuerza el vínculo semántico entre ambos términos. Lejos de ser un descuido, es una elección consciente que exhibe la riqueza y el potencial expresivo de la lengua árabe en su estado más puro, tal como fue revelada.
El tercer y más célebre caso es el de "in hādhāni" en la sura Ṭāhā. Aquí, la aparente transgresión es aún más notoria, pues la partícula "inna" exige de manera categórica que el nombre que la sigue esté en caso acusativo. La forma esperada sería, por tanto, "inna hādhayni". Sin embargo, el Corán emplea la forma del nominativo, "hādhāni". Para un gramático estricto, esto sería una violación flagrante de una regla fundamental. La defensa de Ibn Taymiyyah ante este desafío es particularmente aguda y reveladora de su enfoque. En lugar de buscar una justificación puramente sintáctica, propone un argumento de naturaleza fonética y estilística de gran profundidad. Señala que la alif en "hādhāni" es más "liviana" que la yā’ de "hādhayni". Esta ligereza, a su vez, crea una consonancia eufónica excepcional con el predicado "lasāḥirāni", que también termina en -āni. La resultante es una cadencia armoniosa y una unidad fónica que la forma gramaticalmente "correcta" habría quebrado. Para Ibn Taymiyyah, la belleza sonora, la eficacia retórica y el impacto estético del Corán no son accidentales, sino elementos constitutivos de su inimitabilidad. Por lo tanto, esta aparente desviación gramatical se justifica en un nivel superior de elocuencia, donde la consideración por la armonía auditiva y la fuerza expresiva prevalece sobre una aplicación rígida de la analogía.
Como defensor de la metodología de los predecesores, Ibn Taymiyyah prioriza:
La Autoridad del Texto Revelado (Samāʿ): El Corán y la Sunnah son la fuente primaria y suprema. La gramática debe describirlos y someterse a ellos, no al revés.
El Rechazo a la Analogía Rígida (Qiyās): Cuestiona a los teólogos especulativos (Ahl al-Kalām) y gramáticos que anteponen la lógica analógica a la evidencia textual.
La Búsqueda de la Coherencia Interna: Busca razones elocuentes dentro de la propia lengua árabe para justificar las construcciones coránicas.
Conclusión del Autor
Para Ibn Taymiyyah, estos casos no son errores que deban excusarse, sino evidencias de la superioridad elocutiva del Corán. Su postura es clara: la lengua del Corán es la máxima autoridad. Las reglas gramaticales deben ser lo suficientemente flexibles para comprenderla, y no una camisa de fuerza para juzgarla. Al demostrar que existen razones lingüísticas sólidas, fonéticas y estilísticas para estas construcciones, reafirma la doctrina de la inimitabilidad del Corán y defiende el texto sagrado desde el interior mismo de su estructura lingüística.
El texto de ibn Taymiyyah
Y puede objetarse a lo que escribimos primero, que también se registró sin la elevación con la yā’, al igual que otros nombres. Dice Altísimo: “y dijeron los que negaban: ‘Señor nuestro, muéstranos a los dos que nos extraviaron de los yinn y de los humanos’” [Sura 41:29], y no dijo: “al-ladhāni aḍallānā”. De igual modo, respecto a “al-ladhayni”, se dice que lleva yā’ en sus tres casos. Y dice Altísimo en la historia de Moisés: “Dijo: ‘Quiero casarte con una de mis dos hijas, estas dos’” [Sura 28:27], y no dijo “hātāni”. Aquí, “hātayni” complementa a “mis dos hijas” y puede considerarse una aposición explicativa, similar a un atributo, como en Su dicho: “y a Zamud, a su hermano Sálih” [Sura 11:61]. No obstante, el atributo suele ser una palabra derivada o con valor de tal, mientras que la aposición explicativa puede ser un nombre propio o un demostrativo. Este versículo es análogo a Su dicho: “En verdad, estos dos son hechiceros” [Sura 20:63].
Respecto a “muéstranos a los dos que nos extraviaron”, puede establecerse una diferencia entre el nombre demostrativo y el relativo: el demostrativo consta de dos letras, a diferencia del relativo, donde la base es “al-ladhā”, a la que se añade la marca de plural – rompiendo la dhāl y abriendo la nūn – o la de dual – abriendo la dhāl y rompiendo la nūn y la alif. Así, en los casos acusativo y genitivo, cuando un nombre sano se pluraliza, su última letra se rompe y su nūn se abre; pero si se dualiza, su final se abre y su nūn se rompe en los tres casos.
Esto aclara que la base en la dualidad es la alif. Según esto, en su declinación coexisten dos variantes atestiguadas en el Corán: unas veces se trata como “al-ladhāni” y otras como “al-ladhayni”. En el caso de “una de mis dos hijas, estas dos”, el uso de “hātayni” es más apropiado que “hātāni”, por la concordancia en yā’ con el dual al que se refiere. De haberse dicho “hātāni”, habría sonado similar a una construcción como “en verdad mis dos hijas estas dos…”. En cambio, al usar la yā’, funciona como un complemento apositivo que precisa el significado del nombre, no como un predicado que complete la oración.
En cuanto a “En verdad, estos dos son hechiceros”, el demostrativo actúa como nombre de la partícula “inna”. Su aparición con alif resulta más armoniosa en la recitación que “inna hādhayni lasāḥirāni”, pues la alif es más ligera que la yā’ y, dado que el predicado también lleva alif, la concordancia entre ambos es más completa. Este es un argumento sólido, y no hay en el Corán otro ejemplo análogo en todos los aspectos que emplee la yā’ en este contexto.
Queda así demostrado que lo transmitido y atestiguado masivamente no contradice la analogía lingüística correcta, si bien entre ambas existen distinciones sutiles. Quienes plantearon objeciones lo hicieron desde un criterio puramente analógico, no basado en la evidencia textual. Al hacerse patente la diferencia, se revela la debilidad de su razonamiento por analogía.
Quien defiende que la forma con alif es la conocida en la lengua, podría argumentar distinguiendo entre “En verdad, estos dos” y “una de mis dos hijas, estas dos”: el primero es el dual de un demostrativo masculino – cuyo singular es “dhā” con alif –, al que se añade la nūn de dual. El segundo es el dual de un demostrativo femenino – cuyo singular es “dhī” o “dhi” o “ti” –; “hātayni” es el dual de “tī” con yā’, por lo que mantener la yā’ en acusativo y genitivo se asemeja más a su forma singular. Esta es, pues, una diferencia entre la dualidad del masculino y la del femenino. La distinción con “al-ladhayni” ya ha sido expuesta.
En consecuencia, esta lectura es la que concuerda tanto con la tradición oral como con la analogía, y no se ha difundido ninguna variante en la lengua de la revelación que la contradiga. Y Dios es más sabio.
La construcción “una de mis dos hijas, estas dos” es similar al dicho del Profeta (ﷺ): “Quien coma de estas dos plantas maléficas, que no se acerque a nuestra mezquita, pues los ángeles se sienten molestos por lo mismo que molesta a los seres humanos”. Y, en el caso del relativo, su análogo es lo que Ibn ‘Abbās preguntó a ‘Umar: “Infórmame acerca de las dos mujeres sobre las cuales Dios dijo: ‘Y si ambas conspiran contra él, ciertamente Dios es su protector’” [Sura 66:4], el versículo.
Fin, y la alabanza es para Dios, Único.
The Linguistic Defense of the Qur'an
Introduction
The presented text is an excerpt from a work by the eminent Islamic scholar Taqī al-Dīn Aḥmad Ibn Taymiyyah. This passage is an excellent example of his methodology, applied here to one of the most technical discussions within the Qur'anic sciences (`ulūm al-Qur'ān).
The core of the text is a philologically-based refutation against those who pointed out alleged grammatical irregularities in the Qur'an. Ibn Taymiyyah addresses specific dual constructions that, from the perspective of a rigid application of later standardized Arabic grammar (irāb), might appear to be "errors." His goal is not merely linguistic, but theological and apologetic: to defend the perfection, inimitability (ijāz), and integrity of the revealed text.
The explanation of the grammatical cases addressed by Ibn Taymiyyah focuses on a profound defense of the Qur'an's linguistic integrity against what could be considered superficial objections. The author delves into three concrete examples where the revelation uses dual forms that, from the perspective of standardized Arabic grammar developed later, present apparent irregularities. However, far from seeing defects in them, Ibn Taymiyyah establishes them as proofs of the supreme eloquence and unique nature of the sacred text.
The first case analyzes the form "al-ladhayni" which appears in Surah Fussilat. The grammatical objection lies in the fact that the dual relative pronoun "al-ladhāni" is considered by grammarians to be an invariable word, which must maintain its form with an alif in all syntactic cases. However, in the verse, it functions as a direct object, and the Qur'an presents it with the "-ayni" ending, characteristic of the accusative case. For those who adhere strictly to analogy, this constitutes a deviation. Ibn Taymiyyah, however, dismantles this objection by arguing that it is not an error, but a legitimate and attested linguistic variant, a "dialect" within the varieties of Arabic in which the Qur'an was revealed. He maintains that this flexibility demonstrates the vitality of the language and the ability of the revealed text to utilize its resources with greater freedom and precision than later normative grammar, thus showing how the pronoun is declined to fully harmonize with its immediate syntactic function.
The second example, taken from Surah Al-Qaṣaṣ, revolves around the feminine dual demonstrative "hātayni." The grammatical rule stated that "hātāni" was an invariable word, which should retain its final alif regardless of its case. However, in the verse, it accompanies "ibnatayya" (my two daughters), which is in the genitive case. The Qur'an, instead of maintaining the fixed form, declines it as "hātayni," establishing perfect case concordance. To those who might point out an incongruity here, Ibn Taymiyyah argues that this is not a flaw, but a display of superior eloquence. This morphological concordance between the noun and its apposition is not superfluous; on the contrary, it creates textual fluency and stylistic precision that reinforces the semantic link between the two terms. Far from being an oversight, it is a conscious choice that exhibits the richness and expressive potential of the Arabic language in its purest state, as it was revealed.
The third and most famous case is that of "in hādhāni" in Surah Ṭāhā. Here, the apparent transgression is even more notable, because the particle "inna" categorically requires the noun following it to be in the accusative case. The expected form would, therefore, be "inna hādhayni." However, the Qur'an uses the nominative form, "hādhāni." For a strict grammarian, this would be a flagrant violation of a fundamental rule. Ibn Taymiyyah's defense against this challenge is particularly sharp and revealing of his approach. Instead of seeking a purely syntactic justification, he proposes an argument based on phonetic and stylistic nature of great depth. He points out that the alif in "hādhāni" is "lighter" than the yā' in "hādhayni." This lightness, in turn, creates an exceptional euphonic consonance with the predicate "lasāḥirāni," which also ends in -āni. The result is a harmonious cadence and a phonic unity that the grammatically "correct" form would have broken. For Ibn Taymiyyah, the sonic beauty, rhetorical efficacy, and aesthetic impact of the Qur'an are not accidental but constitutive elements of its inimitability. Therefore, this apparent grammatical deviation is justified on a superior level of eloquence, where consideration for auditory harmony and expressive force prevails over a rigid application of analogy.
As a defender of the methodology of the predecessors (al-Salaf), Ibn Taymiyyah prioritizes:
The Authority of the Revealed Text (Samāʿ): The Qur'an and the Sunnah are the primary and supreme source. Grammar must describe and submit to them, not the other way around.
The Rejection of Rigid Analogy (Qiyās): He challenges the speculative theologians (Ahl al-Kalām) and grammarians who prioritize analogical logic over textual evidence.
The Pursuit of Internal Coherence: He seeks eloquent reasons within the Arabic language itself to justify the Qur'anic constructions.
Author's Conclusion
For Ibn Taymiyyah, these cases are not errors to be excused, but evidences of the Qur'an's superior eloquence. His stance is clear: the language of the Qur'an is the ultimate authority. Grammatical rules must be flexible enough to comprehend it, and not a straitjacket to judge it. By demonstrating that there are solid linguistic, phonetic, and stylistic reasons for these constructions, he reaffirms the doctrine of the inimitability of the Qur'an (i`jāz al-Qur'ān) and defends the sacred text from within its very linguistic structure.
The Text of Ibn Taymiyyah
An objection may be raised to our initial writing, [pointing out] that it has also been recorded without the elevation with the yā’, just like other nouns. The Almighty says: “And those who disbelieved will say, ‘Our Lord, show us the two who misled us from among the jinn and the humans’" [Surah 41:29], and He did not say "al-ladhāni aḍallānā". Similarly, regarding "al-ladhayni", it is said that it takes a yā’ in all three cases [nominative, accusative, genitive].
And the Almighty says in the story of Moses: "He said, ‘I wish to wed you one of these my two daughters, these two’" [Surah 28:27], and He did not say "hātāni". Here, "hātayni" complements "my two daughters" and can be considered an explanatory apposition, similar to an attribute, as in His saying: "And to Thamud, their brother Salih" [Surah 11:61]. However, an attribute is usually a derived word or one with that function, while an explanatory apposition can be a proper noun or a demonstrative. This verse is analogous to His saying: "Indeed, these two are magicians" [Surah 20:63].
Regarding "show us the two who misled us", a distinction can be made between the demonstrative noun and the relative noun: the demonstrative consists of two letters, unlike the relative, whose base is "al-ladhā", to which the plural marker is added – by breaking the dhāl and opening the nūn – or the dual marker – by opening the dhāl and breaking the nūn and the alif. Thus, in the accusative and genitive cases, when a sound noun is pluralized, its last letter is broken and its nūn is opened; but if it is dualized, its end is opened and its nūn is broken in all three cases.
This clarifies that the base in the dual is the alif. According to this, in its declension, two attested variants coexist in the Qur'an: sometimes it is treated as "al-ladhāni" and other times as "al-ladhayni".
In the case of "one of these my two daughters, these two", the use of "hātayni" is more appropriate than "hātāni", due to the concordance in yā’ with the dual to which it refers. Had it been said "hātāni", it would have sounded similar to a construction like "inna ibnatayya hātāni..." (Verily, my two daughters, these two...). In contrast, by using the yā’, it functions as an appositive complement that specifies the meaning of the noun, not as a predicate that completes the sentence.
As for "Indeed, these two are magicians", the demonstrative acts as the subject of the particle "inna". Its appearance with an alif is more harmonious in recitation than "inna hādhayni lasāḥirāni", for the alif is lighter than the yā’ and, given that the predicate also carries an alif, the concordance between them is more complete. This is a solid argument, and there is no other analogous example in the Qur'an in all aspects that uses the yā’ in this context.
It is thus demonstrated that what is widely transmitted and attested does not contradict correct linguistic analogy, although subtle distinctions exist between the two. Those who raised objections did so from a purely analogical criterion, not one based on textual evidence. When the difference becomes apparent, the weakness of their reasoning by analogy is revealed.
One who defends that the form with the alif is the one known in the language could argue by distinguishing between "Indeed, these two" and "one of these my two daughters, these two": the first is the dual of a masculine demonstrative – whose singular is "dhā" with an alif – to which the nūn of the dual is added. The second is the dual of a feminine demonstrative – whose singular is "dhī" or "dhi" or "ti"; "hātayni" is the dual of "tī" with a yā’, so maintaining the yā’ in the accusative and genitive resembles its singular form more closely. This, then, is a difference between the duality of the masculine and that of the feminine. The distinction with "al-ladhayni" has already been explained.
Consequently, this reading is the one that agrees with both oral tradition and analogy, and no variant in the language of the revelation that contradicts it has become widespread. And God knows best.
The construction "one of these my two daughters, these two" is similar to the saying of the Prophet (ﷺ): "Whoever eats from these two harmful plants, let him not approach our mosque, for the angels are offended by what offends the children of Adam." And, in the case of the relative noun, its analogue is what Ibn 'Abbās asked 'Umar: "Inform me about the two women concerning whom God said: 'And if the two women conspire against him, then indeed Allah is his protector'" [Surah 66:4], the verse.
The end, and all praise is due to God, the One.
الدِّفَاعُ اللُّغَوِيُّ عَنِ القُرْآنِ
مُقَدِّمَة
هَذَا النَّصُّ مُقْتَطَفٌ مِنْ تَأْلِيفِ العَالِمِ الإِسْلَامِيِّ البَارِزِ تَقِيِّ الدِّينِ أَحْمَدَ بْنِ تَيْمِيَّةَ. وَيُعَدُّ هَذَا المَقْطَعُ نَمُوذَجاً رَائِعاً لِمِنْهَجِهِ، حَيْثُ طَبَّقَهُ عَلَى إِحْدَى المُنَاقَشَاتِ الأَكْثَرِ تَخَصُّصاً فِي عُلُومِ القُرْآنِ.
يَتَنَاوَلُ النَّصُّ فِي صُلْبِهِ رَدّاً يُسْتَندُ إِلَى عِلْمِ اللُّغَةِ، مُوَاجِهاً مَنِ ادَّعَوْا وُجُودَ مُخَالَفَاتٍ نَحْوِيَّةٍ فِي القُرْآنِ. وَيَتَطرَّقُ ابْنُ تَيْمِيَّةَ إِلَى تَرَاكِيبَ مُعَيَّنَةٍ لِلْمُثَنَّى، قَدْ تَبْدُو - مِنْ وَمِنْ خِلَالِ تَطْبِيقٍ صَارِمٍ لِلْقَوَاعِدِ النَّحْوِيَّةِ الَّتِي جَاءَتْ لَاحِقاً (الإِعْرَابِ) - مُشْتَبَهَةً بِ"أَخْطَاءٍ". وَلَكِنَّ هَدَفَهُ لَيْسَ لُغَوِيّاً فَحَسْبُ، بَلْ عَقَدِيَّاً وَدِفَاعِيّاً أَيْضاً: وَهُوَ الذَّبُّ عَنْ كَمَالِ النَّصِّ المَوْحَى بِهِ وَإِعْجَازِهِ وَسَلَامَتِهِ.
تَرْكِيزُ شَرْحِ المَسَائِلِ النَّحْوِيَّةِ الَّتِي عَالَجَهَا ابْنُ تَيْمِيَّةَ يَدُورُ حَوْلَ حِمَايَةٍ وَثِيقَةٍ لِلسَّمَةِ اللُّغَوِيَّةِ لِلْقُرْآنِ، ضِدَّ مَا يُمْكِنُ أَنْ يُعْتَبَرَ اعْتِرَاضَاتٍ سَطْحِيَّةٍ. وَيَخُوضُ المُؤَلِّفُ فِي ثَلَاثَةِ أَمْثِلَةٍ حَسِيَّةٍ اسْتَخْدَمَ فِيهَا الوَحْيُ صِيَغاً لِلْمُثَنَّى، تَظْهَرُ - مِنْ زَاوِيَةِ قَوَاعِدِ اللُّغَةِ العَرَبِيَّةِ المُعَاصِرَةِ لِلتَّنْزِيلِ - غَيْرَ مُنْضَبِطَةٍ. غَيْرَ أَنَّ ابْنَ تَيْمِيَّةَ، بَعِيداً عَنْ تَصْوِيرِهَا نَقَائِصَ، يُؤَسِّسُهَا بُرْهَاناً عَلَى بَلَاغَةِ النَّصِّ المُقَدَّسِ الفَذَّةِ وَطَبِيعَتِهِ الفَرِيدَةِ.
الْمَوْضُوع
يَتَحَلَّلُ المِثَالُ الأَوَّلُ الصِّيغَةَ " اللَّذَيْنِ " الوَارِدَةَ فِي سُورَةِ فُصِّلَتْ. وَيَتَمَثَّلُ الإِشْكَالُ النَّحْوِيُّ فِي أَنَّ الاسْمَ المَوْصُولَ لِلْمُثَنَّى " اللَّذَانِ " يَعْتَبِرُهُ النُّحَاةُ لَفْظاً مَبْنِيّاً، يَجِبُ أَنْ يَحْفَظَ هَيْكَلَهُ بِالْأَلِفِ فِي جَمِيعِ حَالَاتِهِ الإِعْرَابِيَّةِ. وَلَكِنَّهُ فِي الآيَةِ يَقَعُ مَفْعُولاً بِهِ، وَيَرِدُ فِي القُرْآنِ بِالنُّونِ المَكْسُورَةِ الخَاصَّةِ بِالمَنْصُوبِ. وَيُشَكِّلُ هَذَا عِنْدَ المُتَمَسِّكِينَ حَرْفِيّاً بِالقِيَاسِ خُرُوجاً. وَلَكِنَّ ابْنَ تَيْمِيَّةَ يَهْدِمُ هَذَا الاعْتِرَاضَ بِالحُجَّةِ عَلَى أَنَّهُ لَيْسَ وَهْماً، بَلْ هُوَ قِرَاءَةٌ لُغَوِيَّةٌ مَشْرُوعَةٌ وَمَنْقُولَةٌ، "لُغَةٌ" مِنْ لُغَاتِ العَرَبِ الَّتِي نَزَلَ بِهَا القُرْآنُ. وَيُؤَكِّدُ أَنَّ هَذَا المِرُونَةَ يُبْرِزُ حَيَوِيَّةَ اللُّسَانِ وَقُدْرَةَ النَّصِّ المَوْحَى بِهِ عَلَى الاسْتِعَانَةِ بِمَوَارِدِهِ بِمَسَاحَةٍ أَوْسَعَ وَدِقَّةٍ أَعْمَقَ مِنَ القَوَاعِدِ التَّوْضِيعِيَّةِ اللَّاحِقَةِ، مُبَيِّناً كَيْفَ يُصَرَّفُ الاسْمُ لِيَتَلَاءَمَ كُلِّيَّاً مَعَ وَظِيفَتِهِ النَّحْوِيَّةِ المُبَاشِرَةِ.
أَمَّا الثَّانِي، المُسْتَقَى مِنْ سُورَةِ القَصَصِ، فَيَدُورُ حَوْلَ الاسْمِ الإِشَارَةِ " هَاتَيْنِ " لِلْمُؤَنَّثِ المُثَنَّى. إِذْ كَانَتِ القَاعِدَةُ تَقْضِي بِأَنَّ " هَاتَانِ " لَفْظٌ ثَابِتٌ، يَلْزَمُ حِفْظَ أَلِفِهِ الأَخِيرَةِ بِغَضِّ النَّظَرِ عَنْ مَحَلِّهِ الإِعْرَابِيِّ. وَلَكِنَّهُ فِي الآيَةِ يُرَافِقُ " ابْنَتَيَّ " (وَهُوَ فِي مَحَلِّ الجَرِّ)، فَيَأْتِي القُرْآنُ، بَدَلَ الثَّبَاتِ عَلَى الهَيْكَلِ، مُنْكَسِرَ الآخِرِ " هَاتَيْنِ "، مُحَقِّقاً مُطَابَقَةً إِعْرَابِيَّةً تَامَّةً. وَأَمَامَ مَنْ قَدْ يَرَى فِي هَذَا تَنَاقُضاً، يُبَيِّنُ ابْنُ تَيْمِيَّةَ أَنَّهُ لَيْسَ عَيْباً، بَلْ دَلِيلٌ عَلَى فَصَاحَةٍ أَرْقَى. فَهَذَا التَّوَافُقُ فِي الصِّيغَةِ بَيْنَ الاسْمِ وَبَيْنَ التَّوْضِيحِ العَطْفِيِّ لَيْسَ زَائِداً؛ بَلْ يُحَقِّقُ سَلَاسَةً نَصِّيَّةً وَضَبْطاً أُسْلُوبِيّاً يُعَزِّزُ الرَّابِطَ الدَّلَالِيَّ بَيْنَهُمَا. وَهُوَ بَعِيدٌ عَنْ كَوْنِهِ سَهْواً، بَلْ هُوَ اخْتِيَارٌ مُدْرَكٌ يُظْهِرُ غِنَى اللُّغَةِ العَرَبِيَّةِ وَطَاقَتَهَا التَّعْبِيرِيَّةَ فِي أَصْفَى حَالَاتِهَا، كَمَا أُنْزِلَتْ.
وَأَمَّا المِثَالُ الثَّالِثُ - وَهُوَ الأَشْهَرُ - فَيَتَعَلَّقُ بِ " إِنْ هَذَانِ " فِي سُورَةِ طَه. وَهُنا يَبْدُو الخُرُوجُ أَبْرَزَ، لِأَنَّ حَرْفَ " إِنَّ " يَفْتَرِضُ قَطْعِيّاً أَنْ يَكُونَ الاسْمُ بَعْدَهُ مَنْصُوباً. وَالشَّكْلُ المُتَوَقَّعُ هُوَ إِذَنْ " إِنَّ هَذَيْنِ ". وَلَكِنَّ القُرْآنَ يَسْتَعْمِلُ صِيغَةَ الرَّفْعِ " هَذَانِ ". وَهَذَا عِنْدَ النَّحْوِيِّ المُتَشَدِّدِ مُخَالَفَةٌ صَرِيحَةٌ لِقَاعِدَةٍ أَسَاسِيَّة. وَرَدُّ ابْنِ تَيْمِيَّةَ عَلَى هَذِهِ التَّحَدِّي حَادٌّ وَكَشَّافٌ لِطَرِيقَتِهِ. فَبَدَلَ أَنْ يَلْتَمِسَ تَبْرِيراً نَحْوِيّاً خَالِصاً، يَقْدَمُ حُجَّةً صَوْتِيَّةً بَلَاغِيَّةً عَمِيقَةً. إِذْ يُشِيرُ إِلَى أَنَّ الأَلِفَ فِي " هَذَانِ " أَخَفُّ مِنَ اليَاءِ فِي " هَذَيْنِ ". وَهَذَا الخِفَّةُ بَدَوْرِهَا تُنْشِئُ تَنَاغُماً جَمِيلاً مَعَ الخَبَرِ " لَسَاحِرَانِ " الَّذِي يَنْتَهِي هُوَ الآخَرُ بِأَلِفٍ وَنُون. وَالثَّمَرَةُ نَغَمٌ مُطْرَبٌ وَوَحْدَةٌ سَمْعِيَّةٌ كَانَ لَيُفْقَدُ بِالشَّكْلِ "الصَّحِيح" نَحْوِيّاً. فَعِنْدَ ابْنِ تَيْمِيَّةَ، لَيْسَ الجَمَالُ المَلْحُونُ وَالفَعَالِيَّةُ البَلَاغِيَّةُ وَالتَّأْثِيرُ الجَمَالِيُّ لِلْقُرْآنِ أَمْراً عَرَضِيّاً، بَلْ هِيَ مِنْ مُقَوِّمَاتِ إِعْجَازِهِ. لِذَا، فَهَذَا الخُرُوجُ النَّحْوِيُّ الظَّاهِرُ يَتَبَرَّرُ بِمَرْتَبَةٍ أَعْلَى مِنَ الفَصَاحَةِ، حَيْثُ تَرْجَحُ المُلَاحَظَةُ لِلتَّآلُفِ السَّمْعِيِّ وَالقُوَّةِ التَّعْبِيرِيَّةِ عَلَى التَّطْبِيقِ الجَافِّ لِلْقِيَاسِ.
خَاتِمَةُ المُؤَلِّف
عِنْدَ ابْنِ تَيْمِيَّةَ، لَيْسَتْ هَذِهِ الحَوَادِثُ أَغْلَاطاً يَجِبُ الاعْتِذَارُ عَنْهَا، بَلْ هِيَ أَدِلَّةٌ عَلَى سُمُوِّ بَلَاغَةِ القُرْآنِ. وَمَوْقِفُهُ وَاضِحٌ: لِسَانُ القُرْآنِ هُوَ السُّلْطَةُ العُلْيَا. وَعَلَى القَوَاعِدِ النَّحْوِيَّةِ أَنْ تَكُونَ مُرِنَةً بِمَا يَكْفِي لِفَهْمِهِ، لا أَنْ تَكُونَ قَيْداً لِحُكْمِ عَلَيْهِ. وَبِإِثْبَاتِ وُجُودِ أَسْبَابٍ لُغَوِيَّةٍ قَوِيَّةٍ، وَصَوْتِيَّةٍ، وَبَلَاغِيَّةٍ لِهَذِهِ التَّرَاكِيبِ، فَإِنَّهُ يُؤَكِّدُ عَقِيدَةَ إِعْجَازِ القُرْآنِ وَيَدْفَعُ عَنِ النَّصِّ المُقَدَّسِ مِنْ دَاخِلِ بِنَائِهِ اللُّغَوِيِّ نَفْسِهِ.
نَصُّ ابْنِ تَيْمِيَّةَ
وقد يُعْتَرَض على ما كتبناه أولا بأنه جاء - أيضاً - فى غير الرفع بالياء كسائر الأسماء، قال تعالى : ﴿ وَقَالَ الَّذِينَ كَفَرُوا رَبَّنَا أَرِنَا اللَّذَيْنِ أَضَلانَا مِنَ الْجِنِّ وَالإِنسِ ﴾ [فصلت : ٢٩]، ولم يقل : «اللذان أضلانا»، كما قيل فى اللذين: إنه بالياء فى الأحوال الثلاثة، وقال تعالى فى قصة موسى : ﴿ قَالَ إِنِّي أُرِيدُ أَنْ أُنكِحَكَ إِحْدَى ابْنَتَيَّ هَاتَيْنِ ﴾[القصص : ٢٧]، ولم يقل : «هاتان»، و«هاتان» تبع لابنتى، وقد يسمى عطف بيان وهو يشبه الصفة كقوله: ﴿ وَإِلَىٰ ثَمُودَ أَخَاهُمْ صَالِحًا ﴾ [هود: ٦١]، لكن الصفة تكون مشتقة أو فى معنى المشتق، وعطف / البيان يكون بغير ذلك كأسماء الأعلام، وأسماء الإشارة، وهذه الآية نظير قوله : ﴿ إِنْ هَذَانِ لَسَاحِرَانِ ﴾ [طه : ٦٣] .
وأما قوله : ﴿ أَرِنَا اللَّذَيْنِ أَضَلانَا ﴾ فقد يفرق بين اسم الإشارة والموصول بأن اسم الإشارة على حرفين، بخلاف الموصول، فإن الاسم هو «اللذا» عدة حروف، وبعده يزاد علم الجمع، فتكسر الذال وتفتح النون، وعلم التثنية، ففتح الذال وتكسر النون والألف، فقلت .. فى النصب والجر؛ لأن الاسم الصحيح إذا جُمِعَ جمع التصحيح كُسِرَ آخره فى النصب وفى الجر وفتحت نونه، وإذا ثُنِّي فتح آخره وكسرت نونه فى الأحوال الثلاثة .
وهذا يبين أن الأصل فى التثنية هي الألف، وعلى هذا فيكون فى إعرابه لغتان جاء بهما القرآن؛ تارة يجعل كاللذان، وتارة يجعل كاللذين، ولكن فى قوله: ﴿ إِحْدَى ابْنَتَيَّ هَاتَيْنِ ﴾ كان هذا أحسن من قوله : «هاتان» لما فيه من اتباع لفظ المثنى بالياء فيهما، ولو قيل : هاتان لأشبه .. ، كما لو قيل : «إن ابنتى هاتان» فإذا جعل بالياء علم تابع مبين عطف بيان لتمام معنى الاسم؛ لا خبر تتم به الجملة .
وأما قوله : ﴿ إِنْ هَذَانِ لَسَاحِرَانِ ﴾ فجاء اسماً مبتدأ : اسم ﴿ إِنْ ﴾ / وكان مجيئه بالألف
أحسن فى اللفظ من قولنا: « إِنَّ هذين لساحران » ؛ لأن الألف أخف من الياء؛ ولأن الخبر بالألف، فإذا كان كل من الاسم والخبر بالألف كان أتم مناسبة، وهذا معنى صحيح، وليس فى القرآن ما يشبه هذا من كل وجه وهو بالياء .
فتبين أن هذا المسموع والمتواتر ليس فى القياس الصحيح ما يناقضه، لكن بينهما فروق دقيقة، والذين استشكلوا هذا إنما استشكلوه من جهة القياس، لا من جهة السماع، ومع ظهور الفرق يعرف ضعف القياس .
وقد يجيب من يعتبر كون الألف فى هذا هو المعروف فى اللغة بأن يفرق بين قوله : ﴿ إِنْ هَذَانِ ﴾ ، وقوله : ﴿ إِحْدَى ابْنَتَيَّ هَاتَيْنِ ﴾ . أن هذا تثنية مؤنث، وذاك تثنية مذكر، والمذكر المفرد منه «ذا» بالألف فزيدت فوقه نون للتثنية، وأما المؤنث فمفرده «ذى» أو «ذه» أو «ته» . وقوله : ﴿ إِحْدَى ابْنَتَيَّ هَاتَيْنِ ﴾ تثنية «تي» بالياء، فكان جعلها بالياء فى النصب والجر أشبه بالمفرد، بخلاف تثنية المذكر، وهو «ذا» فإنه بالألف، فإقراره بالألف أنسب، وهذا فرق بين تثنية المؤنث وتثنية المذكر، والفرق بينه وبين اللذين قد تقدم .
وحينئذ، فهذه القراءة هى الموافقة للسماع والقياس، ولم يشتهر / ما يعارضها من اللغة التى نزل بها القرآن . والله أعلم .
وقوله : ﴿ إِحْدَى ابْنَتَيَّ هَاتَيْنِ ﴾ هو كقول النبي ﷺ: «من أكل من هاتين الشجرتين الخبيثتين فلا يقربن مسجدنا، فإن الملائكة تتأذى مما يتأذى منه الآدميون»، ومثله فى الموصول قول ابن عباس لعمر: أخبرنى عن المرأتين اللتين قال الله فيهما: ﴿ وَإِن تَظَاهَرَآ عَلَيْهِ فَإِنَّ ٱللَّهَ هُوَ مَوْلَاهُ ﴾ الآية [التحريم : ٤] .
آخره والحمد لله وحده
Лингвистическая защита Корана
Введение
Представленный текст является фрагментом произведения выдающегося исламского ученого Такыюддина Ахмада ибн Таймии. Этот отрывок служит превосходным примером его методологии, примененной здесь к одной из наиболее технических дискуссий в рамках коранических наук.
Основой текста является филологическое опровержение тех, кто указывал на предполагаемые грамматические неправильности в Коране. Ибн Таймия рассматривает конкретные двойственные конструкции, которые с точки зрения жесткого применения более поздней стандартизированной арабской грамматики могли бы показаться «ошибками». Его цель не только лингвистическая, но богословская и апологетическая: защитить совершенство, неподражаемость и целостность ниспосланного текста.
Объяснение грамматических случаев, рассматриваемых Ибн Таймией, сосредоточено на глубокой защите лингвистической целостности Корана от того, что можно считать поверхностными возражениями. Автор углубляется в три конкретных примера, где откровение использует двойственные формы, которые с точки зрения арабской грамматики, стандартизированной в более поздний период, представляют кажущиеся нерегулярности. Однако, далекий от того, чтобы видеть в них недостатки, Ибн Таймия возводит их в доказательство высшего красноречия и уникальной природы священного текста.
Первый случай анализирует форму «аль-лазайни», встречающуюся в суре «Разъяснены». Грамматическое возражение заключается в том, что двойственное относительное местоимение «аль-лазани» считается грамматистами неизменяемым словом, которое должно сохранять свою форму с алиф во всех синтаксических падежах. Однако в аяете оно функционирует как прямой объект, и Коран представляет его с окончанием «-айни», свойственным винительному падежу. Для тех, кто строго придерживается аналогии, это представляет собой отклонение. Ибн Таймия, однако, разбирает это возражение, утверждая, что это не ошибка, а законный и засвидетельствованный лингвистический вариант, один из «языков» среди языков арабского, на котором был ниспослан Коран. Он утверждает, что эта гибкость демонстрирует жизнеспособность языка и способность ниспосланного текста использовать свои ресурсы с большей свободой и точностью, чем последующая нормативная грамматика, показывая таким образом, как местоимение склоняется для полной гармонии с его непосредственной синтаксической функцией.
Второй пример, взятый из суры «Рассказ», вращается вокруг указательного местоимения женского рода двойственного числа «хатайни». Грамматическая норма устанавливала, что «хатани» является неизменяемым словом, которое должно сохранять свой конечный алиф независимо от его падежа. Однако в аяете оно сопровождает «ибнатайя» (мои две дочери), которое стоит в родительном падеже. Коран, вместо сохранения фиксированной формы, склоняет его как «хатайни», устанавливая идеальное падежное согласование. Перед теми, кто мог бы указать здесь на несоответствие, Ибн Таймия утверждает, что это не недостаток, а проявление высшего красноречия. Это морфологическое согласование между существительным и его аппозицией не является избыточным; напротив, оно создает текстовую плавность и стилистическую точность, усиливающую семантическую связь между обоими терминами. Это отнюдь не недосмотр, а осознанный выбор, демонстрирующий богатство и выразительный потенциал арабского языка в его чистейшем состоянии, каким он был ниспослан.
Третий и самый знаменитый случай — это «ин хазани» в суре «Та Ха». Здесь кажущееся нарушение еще более заметно, поскольку частица «инна» категорично требует, чтобы следующее за ней имя стояло в винительном падеже. Ожидаемая форма, следовательно, была бы «инна хазайни». Однако Коран использует форму именительного падежа «хазани». Для строгого грамматиста это было бы явным нарушением фундаментального правила. Защита Ибн Таймии перед этой проблемой особенно остра и раскрывает его подход. Вместо поиска чисто синтаксического оправдания, он предлагает аргумент фонетической и стилистической природы большой глубины. Он указывает, что алиф в «хазани» «легче», чем йа в «хазайни». Эта легкость, в свою очередь, создает исключительную эвфоническую созвучность с сказуемым «ласахирани», которое также оканчивается на -ани. Результатом является гармоничная мелодика и фоническое единство, которое грамматически «правильная» форма нарушила бы. Для Ибн Таймии звуковая красота, риторическая эффективность и эстетическое воздействие Корана не являются случайными, а составляют элементы его неподражаемости. Следовательно, это кажущееся грамматическое отклонение оправдано на высшем уровне красноречия, где соображение слуховой гармонии и выразительной силы преобладает над жестким применением аналогии.
Как защитник методологии предшественников, Ибн Таймия придерживается:
Авторитет Ниспосланного Текста: Коран и Сунна являются первичным и высшим источником. Грамматика должна описывать их и подчиняться им, а не наоборот.
Отказ от Жесткой Аналогии: Он оспаривает спекулятивных богословов и грамматистов, которые ставят аналогическую логику выше текстовых доказательств.
Поиск Внутренней Согласованности: Он ищет веские причины внутри самого арабского языка для оправдания коранических конструкций.
Заключение Автора
Для Ибн Таймии эти случаи — не ошибки, которые нужно извинять, а свидетельства красноречивого превосходства Корана. Его позиция ясна: язык Корана — высший авторитет. Грамматические правила должны быть достаточно гибкими, чтобы понимать его, а не смирительной рубашкой для его осуждения. Продемонстрировав, что существуют веские лингвистические, фонетические и стилистические причины для этих конструкций, он подтверждает доктрину неподражаемости Корана и защищает священный текст из самой его лингвистической структуры.
Текст Ибн Таймии
Можно возразить на то, что мы написали сначала, что [это] также было зафиксировано без подъема с йа, подобно другим именам. Всевышний говорит: «И сказали те, которые не уверовали: "Господь наш, покажи нам тех двоих, которые ввели нас в заблуждение из джиннов и людей"» [Сура 41:29], и Он не сказал: «аль-лазани адлалляна». Подобным образом, относительно «аль-лазайни» говорится, что оно принимает йа во всех трех падежах. И Всевышний говорит в истории Мусы: «Он сказал: "Я хочу женить тебя на одной из этих двух моих дочерей, этих двух"» [Сура 28:27], и не сказал «хатани». Здесь «хатайни» дополняет «мои две дочери» и может считаться пояснительной apposition, подобной attribute, как в Его словах: «И Самуду — брата их Салиха» [Сура 11:61]. Однако attribute обычно является производным словом или имеющим такое значение, тогда как пояснительная apposition может быть именем собственным или указательным местоимением. Этот аят аналогичен Его словам: «Воистину, эти двое — чародеи» [Сура 20:63].
Относительно «покажи нам тех двоих, которые ввели нас в заблуждение» можно установить различие между указательным именем и относительным: указательное состоит из двух букв, в отличие от относительного, где основой является «аль-лаза», к которой добавляется показатель множественного числа — путем «лома» заль и «открытия» нун — или двойственного — путем «открытия» заль и «лома» нун и алиф. Таким образом, в винительном и родительном падежах, когда правильное имя ставятся во множественное число, его последняя буква «ломается», а его нун «открывается»; но если оно ставятся в двойственное число, его конец «открывается», а его нун «ломается» во всех трех падежах.
Это проясняет, что основой в двойственном числе является алиф. Согласно этому, в его склонении сосуществуют два засвидетельствованных в Коране варианта: иногда он трактуется как «аль-лазани», а в других случаях как «аль-лазайни». В случае с «одной из этих двух моих дочерей, этих двух» использование «хатайни» более уместно, чем «хатани», из-за согласования в йа с двойственным числом, к которому оно относится. Если бы было сказано «хатани», это звучало бы подобно конструкции типа «поистине, мои две дочери эти две...». Напротив, при использовании йа оно функционирует как пояснительное дополнение, уточняющее значение имени, а не как predicate, завершающее предложение.
Что касается «Воистину, эти двое — чародеи», указательное местоимение выступает в качестве имени частицы «инна». Его появление с алиф оказывается более гармоничным при чтении, чем «инна хазайни ласахирани», ибо алиф легче, чем йа, и, учитывая, что сказуемое также несет алиф, согласованность между ними является более полной. Это веский довод, и в Коране нет другого аналогичного примера во всех аспектах, который использовал бы йа в этом контексте.
Таким образом, доказано, что массово передаваемое и засвидетельствованное не противоречит правильной лингвистической аналогии, хотя между ними существуют тонкие различия. Те, кто выдвигал возражения, делали это с чисто аналогических позиций, а не на основе текстовых доказательств. Когда различие становится очевидным, проявляется слабость их рассуждений по аналогии.
Тот, кто защищает, что форма с алиф является известной в языке, мог бы argument, различая между «Воистину, эти двое» и «одной из этих двух моих дочерей, этих двух»: первое — это двойственное число указательного местоимения мужского рода, чье единственное число — «за» с алиф, к которому добавляется нун двойственного числа. Второе — это двойственное число указательного местоимения женского рода, чье единственное число — «зи» или «ди» или «ти»; «хатайни» — это двойственное число от «ти» с йа, поэтому сохранение йа в винительном и родительном падежах более напоминает его форму единственного числа. Это, следовательно, различие между двойственным числом мужского и женского рода. Различие с «аль-лазайни» уже было изложено.
Следовательно, это чтение является тем, которое согласуется как с устной традицией, так и с аналогией, и никакой вариант в языке откровения, противоречащий ему, не получил распространения. И Аллах знает лучше.
Конструкция «одной из этих двух моих дочерей, этих двух» схожа с высказыванием Пророка (ﷺ): «Пусть тот, кто съест эти два вредных растения, не приближается к нашей мечети, ибо ангелы страдают от того, от чего страдают сыны Адама». И, в случае относительного местоимения, его аналогом является то, о чем Ибн ‘Аббас спросил ‘Умара: «Сообщи мне о двух женщинах, о которых Аллах сказал: "Если обе они посодействуют [в этом грехе], то ведь Аллах — его Покровитель"» [Сура 66:4], аят.
Конец, и хвала — Аллаху, Единственному.